А небо в звездах и луне?
А тучки на закате, То в перламутровом огне,
То в пурпуре, то в злате?

Итак, был май. Поля цвели, В аллеях пели пчелки,
На межнике коростели, А в просе перепелки.

Был старый лес веселый днем, А ночью тайны полный.
Там пел ручей, обросший мхом, И лес смотрелся в волны.

Тюльпаны, пьяные от рос, На берегу шептались,
А одуванчики в стрекоз, Как юнкера, влюблялись.

И вот один из них сказал: «Я прост и беден с вида,
Но страстью жаркой запылал К вам, милая сильфида!

Среди своих подруг стрекоз
Вы прима-балерина! Вы рождены для светлых грез,
Для ласк и...серпантина!

И даже пьяница тюльпан Влюблен был в ножки эти,
Когда плясали вы канкан В лесу, при лунном свете!

А в сердце пламенном моем
Царицей вы живете! Для вас я сделаю заем
У медуницы-тети,

Потом и свадьбу в добрый час Отпразднуем мы с вами.
И буду я глядеть на вас Влюбленными глазами,

Перецелую, как кадет,
У вас я каждый пальчик!..»
А стрекоза ему в ответ:
«Какой вы глупый мальчик!

"Для вас я сделаю заем
У медуницы-тети", А много ли — вопрос весь в том
У тети вы найдете?

Питаться солнцем да росой,
Поверьте, я не стану Нет, балерина, милый мой,
Для вас — не по карману!»

Она умолкла. Лес дремал, Не шевелились травы,
А ветерок в кустах вздыхал: «Ну, времена! Ну, нравы!»

Настала осень; лес желтел, Лист падал в позолоте,
Косматый шмель в гостях сидел У медуницы-тети,

И тетя бедная в слезах
Печально говорила, Что одуванчика на днях
Она похоронила,

А повенчался с стрекозой Какой-то жук рогатый,
В параличе, полуживой, Но знатный и богатый.

Шмель, слушал молча. Лес дремал,
Не шевелились травы, И только ветерок вздыхал:
«Ну, времена! Ну, нравы!..»

1893